Арктика – это почти физически ощущаемая Дикая Охота в бескрайних глубоких небесах, еще более глубоких, нежели "мелкая" Марианская впадина; это отзвук грохота копыт Слейпнира – волны, заливающие палубу Нагльфара (почти что двойника Летучего голландца), силящийся преодолеть границу миров. Арктика – это огромные, величественные рога карибу, оленей – подчиненных могучего Пилячуча. Они совершенно незаметно оказываются ветвями незыблемого Иггдрасиля. Арктика – это Ош, шаман-властитель осеннего леса, это отражение орла, что помогал Вяйнемёйнену долететь до Похъёлы, во всех птицах, какого бы вида они ни были; это отблеск волос Лив и мудрость Фригг во всех женщинах; таинственные, но простые на вид, сейды.
Купол Арктики – глава храма древней жестокой природы, с ярчайшим яблоком – Полярной звездой над самым Северным полюсом. По его сводам около этого яблока, как вокруг привязи, ходят уже целую вечность эфиопский царь, Сидящая женщина, Уилли Джексон из О. Генри, герой стихотворения Гумилева, величественный Дракон.
Говорят, весь мир держится на непонятных, загадочных, восходящих к звездным колодцам и проникающих сквозь солнечный пепел заката песнях нойдов. Кто знает, так ли это? Пожалуй, это не так важно, пока они отражаются в сердцах людей.
Если Африка – колыбель нашего вида, наших тел, то весь Север – колыбель душ. Ведь гораздо тяжелее проявлять заботу, сострадание, любовь в отзывающийся близкой смертью мороз, нежели в такое удобное тепло.
Стоит подумать о буйном севере, как в груди вспыхивает вожделение, начинаешь будто видеть сквозь горизонт. Тело шатается, но не от слабости: ноги стоят крепко. Нет, просто все твое существо уже чувствует вокруг штормящее море, и твердые доски драккара – единственное, что находится между тобой и царством Утлейгона.
Ни один, побывавший в Арктике, не сможет изгладить ее след из своей души, стать прежним. А если такому человеку кажется иначе... Значит, он еще просто не почувствовал перемены.
Нечто манит туда, где холодно, опасно, негостеприимно.
Возможно, в бурях действительно есть покой?..
Только... Мы так привыкли к борьбе с природой, что она казалась нам почти шуточной, ибо разве можно победить непобедимое?..
Мы не заметили, когда перешли точку невозврата, когда наша драка превратилась в безжалостное эксплуатирование.
Мы, люди, такие цивилизованные, такие умные... Но ведь у жителей Арктики есть только их когти, зубы, клювы. Что они могут противопоставить "высшему", сильному человеку? У нас есть оружие, атомные ледоколы, нефтяные вышки.
Мы, восхищенные красотой мира, не задумываемся, что своими действиями, порожденными чувством всевластья, разрушаем, а потом те, кто видят картину в целом, лихорадочно пытаются все восстановить. Да, мы разумны. Но разум – самый сложный в освоении инструмент, и пока не научишься им пользоваться, ты не имеешь права влезать в "чужой монастырь". Даже если есть хоть малейшее сомнение.
Желая лучшей участи, мы подчас случайно разрушаем то, что казалось вечным. Будет великим достижением, если мы не сломаем чью-то жизнь.
Все эти проблемы: потепление, браконьерство, утечки нефти и другие – так далеки от нас. Это Там, а я – Здесь. Это со мной никак не связано. Как может повлиять то, что я делаю. Здесь, на то, что происходит Там?
За сухими и безжизненными цифрами, статистикой, словами сожаления стоят настоящие жизни, истории страха, страданий, злости и смертей. Маленькие трагедии для нас, которые, в сущности, гораздо важнее, чем все сиюминутные переживания людей.
А человек привыкает. Ко всему привыкает, даже к отсутствию биоразнообразия. А каждую минуту кто-то умирает…
***
Из жаркого забытья меня вырвала жуткая тупая боль в левой задней лапе. Я пошевелился, пробуждаясь, и почувствовал в раненой конечности холод – опять пошла кровь. А, может, дело в обычном морозе, ведь в моей родной Арктике очень тепло никогда не бывает, а шерсть давно перестала согревать. К отупляющей боли в лапе прибавилась резкая боль в животе. Голод давал о себе знать.
Последние годы огромные подводные существа все раньше уплывают в другие края, а лед все быстрее тает. Моя мать, белая медведица, когда-то говорила, что раньше многое было по-другому. Из-за отсутствия пищи я очень сильно похудел, кое-где меха больше нет, кости выпирают сильнее, чем слои толстых волос, призванных согревать, и теперь я больше напоминаю мертвого, нежели живого.
В этот раз мне не повезло. Мы с еще одним медведем младше меня, Карху, не успели уйти за льдом, добычей и остались на твердой земле. Я пытался найти хоть какую-нибудь еду, чахленькое растеньице, но остров оказался голым камнем, а обитатель глубин глубоко ранил меня огромным клыком.
Я лежал и вспоминал – все, что мне оставалось. Маму давно убили страшные двуногие существа, когда у нее были мои младшие братья и сестры. Что случилось с ними, я не знаю, но медвежата редко выживают без матери.
На льду мы с Карху находились уже две недели. Неделю назад он пропал, а вчера я нашел его мертвым недалеко от берега. Теперь уже я лежал рядом с водой и ждал.
Я умирал. Это было ясно, как снега, но так страшно. Странно было видеть вдали птиц и понимать, что завтра они будут, а ты, наверное, уже нет.
Я посмотрел на небосвод долгой ночи. Там, в отражении моря, на меня взирали яркие глаза других медведей – моих предков и близких. Говорят, они там были даже до двуногих тощих животных, и будут после них и после нас. А в самом верху, прямо надо мной, око матери всех медведей. Оно (самое сияющее) смотрело на меня с бесконечной любовью и теплотой, с которой могут смотреть только родные. Мне показалось, что в темноте открылся новый глаз.
Хотелось увидеть братьев и сестер. Что с ними? Как они? Живы ли?
Жгучие водопады вновь нахлынули на меня, словно та волна, что рождается теперь часто откалывающимися и падающими в море глыбами льда. Как же больно...
Почему все вокруг стало меняться? Может, это мы в чем-то виноваты?
С каждой минутой становится хуже. Веки открывать все тяжелее. Кровь окрашивает снег в цвет жизни, и я сам уже весь этого цвета.
Почти перестав видеть, едва различаю в свете яркого небесного дыхания прародительницы нечто ужасно огромное, шумящее. От монстра отделилось существо поменьше. Последнее, что я услышал перед погружением в тяжелую глубокую тьму, был усиливающийся рык двуногих животных. Такой странный рык...
***
Сможем ли мы настоящие простить себе, что вовремя не задумались об этом? Что не сделали самую малую толику ради спасения того, что есть сейчас?
Вы сможете? Я – нет.
